Дом на склоне холма

Ночью
Дым
Стоит
столбом,
С небом
Связывая
Дом.
Дремлет месяц
У земли,
В печке —
Звёзды
Спать легли,
И сверкает высоко
В небе
Россыпь
Угольков.

Шагает по забору
Серый кот,
Сидит на столбике
У стареньких ворот.
Сидит на столбике,
Глядит на первый снег,
О птицах думает
И солнечной весне.

Вокруг земля
Белым-бела,
Хоть плачь,
И лают псы
У тёмных,
Дальних дач,
И бродит по полям
Пустым Зима,
И огоньки горят
В деревне у холма.

Спит чёрный лес
И синие холмы,
И к югу тянутся
Из тёплых труб дымы.
А кот на столбике
Мечтает о весне,
И пробует на вкус
Вечерний снег.

Сидит рыбак на берегу,
Весёлый, молодой.
Он видит радугу-дугу
Над солнечной водой.

Он слышит песни ветерка,
И скрипки вдалеке,
И ловит птиц и облака
В сиреневой реке.

Ходит-бродит черепаха
За стеклянною стеной.
Быстро прячется от страха
В пёстрый панцирь костяной.
Не мурлыкает, не лает,
И не ухает в ночи,
Лишь – под лампой отдыхает,
Видит сон свой – и молчит.

Там,
во сне неторопливом,
Мир зарос степной травой,
Пахнет ветер черносливом,
Сладкой дыней и халвой.
Тонкий месяц в небе тает,
Тень прозрачна и легка...

Черепаха там гуляет,
И поёт – наверняка!

Француз, шеф-повар Оливье,
Жил много лет назад.
Он изобрёл не шоколад,
Не пастилу, не мармелад,
Он выдумал — салат!

Он брал картофель, говорят,
И рябчиков он брал,
Латук, оливки, огурцы,
В салат он добавлял.

А говорят, он клал в салат
И раков отварных,
И добавлял ещё икры,
И разностей иных.

Он никому, нет никому,
Рецепт не раскрывал,
Но вдохновенно и легко,
Всё резал и мешал.

Он улыбался лишь в усы,
В ночную глядя тишь,
И знал, что главное в душе,
И в настроение лишь,

Не в том, нарезать ли морковь,
Индейку или лук,
Или добавить колбасы,
А может рыбы вдруг.

И нынче всяк, как хочет сам,
Салат готовит тот.
И угощает им гостей
Под каждый новый год

Проходят годы, и века,
Ветра стучат в стекло,
А за столом – покой и мир,
И на душе – тепло!

Мамы любят есть варенье,
В темноте на кухне сидя,
Петь, танцуя в воскресенье,
Если их никто не видит.

Мамы любят лужи мерить,
Находя их жарким летом,
Забывать ключи от двери,
А потом слоняться где-то.

Мамы любят спать в субботу,
И лепить слонов из снега,
И прогуливать работу,
И зимой без шапки бегать.

Мамы любят грызть конфеты,
И кататься на трамвае,
Но они молчат об этом,
Почему?
Никто не знает...

Мой дед — смотритель маяка
Знал песни рыб и ветерка
И птичьи трели.
Мы с ним садились у окна,
Где ширь и воздух и волна,
И громко пели.

Про острова и моряков,
Про хитрость рыбьих косяков,
Про мир и горе,
Про шум причалов и портов…
И подпевая нам без слов
Гудело море.

Потом мы шли варить обед,
Потом, укутав ноги в плед,
Мы с ним дремали…
С тех пор прошло немало лет,
Я стал медлителен и сед,
Коплю печали.

Я внуков жду и суп варю,
Я с рыбой старой говорю
Про мир и горе,
Стою на летнем ветерке,
Включаю свет на маяке,
И слышу море.

За вечерним
Осенним окном –
Стаи рыб и морская вода.
Стал подводною лодкою дом
И плывёт
Неизвестно куда.
Пробуй ветер холодный на вкус,
Погружайся
До самого дна,
Где кружит
Разноцветных медуз
Над заброшенным парком волна.
И в трамваях –
Все едут-глядят
На китов и дельфинов вдали.
И над миром подводным летят
Высоко-высоко корабли.

Дремлет рядом
С пушистым котом
На окошке морская звезда.
Стал подводною лодкою дом
И плывет неизвестно куда…

Я был тишиной,
недосказанным словом,
я облаком плыл
в мире сонно-лиловом.

Там лисы дремали,
укрывшись хвостами.
Там реки на север
текли под мостами.
Там ветер кружил
журавлиную стаю...

Я в землю упал,
а теперь –
прорастаю.
И чувствуя листья,
побеги и корни,
шепчу сам себе:
«Ты был облаком,
помни…»

В жаркий час,
У водопада,
Бродит кроткая гунтада,
Бродит кроткая гунтада,
Торопливо воду пьёт.
Зной плывёт,
Густой, звенящий
Над лесной, индийской чащей.
И, конечно, в этой чаще,
Редко видит кто её.

Легконога,
Быстронога,
На других не смотрит строго,
Никогда не смотрит строго,
Быстро прячется в траве.
И ни мало и ни много —
У неё четыре рога,
Да, да, да, —
Четыре рога
У неё на голове!